Сны о будущем приходят с экрана, – писал Добротворский, человек, знавший о кино все и даже больше. – Время и культура сливаются воедино и выглядят не тем, чем были, но тем, чем могли бы – а еще вернее, "должны были быть"
Фильмы похожи на сны: одни забываешь тут же после просмотра; другие преследуют годами, неожиданно всплывая из глубин памяти. Возрождение целого направления фильмов (равно как и снов) – предмет интереса не только любителей диссертаций, но и непосвященных. Изнывающие от жары москвичи стекались летом на показы «Июльского дождя» вновь популярного Марлена Хуциева, меланхоличные петербуржцы встретили осень «Листопадом» Иоселиани. Те и другие проживали заново «Девять дней одного года» Ромма. Эпоха советских шестидесятых, время будто бы менявшей мир «оттепели» актуальны сегодня как никогда.
«Листопад» Отара Иоселиани
Пресловутое поколение невнятности, измученные дети девяностых, до жути надоевшие всем (но прежде всех – самим себе), тоскуют по цельности, которой у них никогда не было. Одной ногой застрявшие в прошлом с его уверенностью в строящемся коммунизме, принципиальностью и неподдельной дружбой, другой мы уже вступили в эру сериалов, компьютерных игр, терминаторов, роботов и робокопов. Итог получился неожиданным: наши убеждения размыты, границы устремлений стерты, "хорошо" и "плохо" едва различимы. Мы благодарим Бога за то, что впитали атеизм и делаем кумиров из прирожденных убийц Микки и Мелори, постмодернистских конструктов. Мы, как и они, способны функционировать, а действовать просто не знаем как.
«Прирожденные убийцы» Оливера Стоуна
Отчасти поэтому «Июльский дождь», как и много лет назад, захватил нас врасплох: в нейтральном названии видится внезапное очищение от всего ненужного, лишнего, нам не присущего. Стоявшая на пороге тридцатилетия героиня шестидесятых (пожалуй, первое высказывание в советском кинематографе от женского лица) испытывала невероятную отчужденность в те самые моменты, когда, казалось бы, все начинало налаживаться. Отказываясь от «замечательного» Володи, с которым изначально собиралась связать свою жизнь, она обретала себя. Потому как с «умным», «хорошим человеком» Володей она никогда не чувствовала того единства и понимания, как с полумифическим, случайно встреченным под дождем Женей.
Зато ученые-физики из монохромного, отсылающего к нуару шедевра «Девять дней одного года» удивительным образом едины, несмотря на сложившийся любовный треугольник. Каждый из девяти дней наполнен особыми знаками, реконструирующими романтические мифы времени, а в главных ролях — живые символы эпохи радужных надежд Баталов и Смоктуновский. Фанат науки Гусев немного циник, немного лирик и, конечно, герой, каких, возможно, не было. Уверенный в своем предназначении, он жертвует жизнью во имя прогресса. Трезвомыслящий друг и соперник Илья готов жертвовать собой во имя Лели, дружбы, человечности. «Третий лишний — всегда плохой» изначально отсутствует, как любые штампы, засоряющие картину.
«Девять дней одного года» Михаила Ромма
При всей амбивалентности характеров, ситуации и самого времени, мы находим в этом черно-белом, почти гипнотичном фильме целостность, которой нам не хватает. Нам тоже хочется подвигов, но мы не видим в них смысла, а любой искренний порыв тщательно мешаем с сомнением и неуместностью.
Мы инфантильны и одиноки, как грузинский юноша Нико из «Листопада», но совершенно беспомощны, когда речь должна превратиться в действие. Жизнерадостность и легкость сменило отвращение к жизни и непонимание, что с этим делать.
Ностальгия по утраченному проявляется в пристальном всматривании не только в экранные лица, но и, к примеру, пустынные улицы Москвы. Когда герои «Июльского дождя» или пока по-доброму улыбчивый почти ребенок Никита Михалков идут, шагают по Москве оттепели, ощущается даже запах умытой столицы. А за возвращающимся из армии утром 64-го хуциевским Сережей из цикла «Мне двадцать лет» следишь завороженно, будто застыв в недоверии к летящей по лужам, парадным, трамвайным кольцевым камере. Такую тихую, солнечную, совсем невинную Москву мы представляем с трудом и верим в нее не больше, чем в деда Мороза.
«Июльский дождь» Марлена Хуциева
Еще сказочнее кажутся нам приветствия с балкона и в следующую секунду – объятия друга детства на лестничной клетке с намерением не расставаться. «Как жить?» – гадают герои Хуциева и Ромма. «Радостно», – отвечают им советские люди Иоселиани и Данелия. На самом-то деле они понимали не больше нас, но радоваться, совершенно идиотски улыбаться таким простым вещам, как солнце, утро, летний дождь умели как никто теперь.
Комментарии
