Нужно уметь помогать так, чтобы это не было вычурным геройством

Должно быть, само написание статьи уже является нечестностью по отношению к героине и может быть сочтено лукавством с моей стороны, но я вкладываю в этот отрывок совершенно определённый и чёткий смысл на примере личного опыта

Нужно уметь помогать так, чтобы это не было вычурным геройством. Чтобы это было именно помощью, а не выделением своего героического участия в жизни одного несчастного

Она стояла, покачиваясь, на краю платформы «Чистых прудов». «Стояла, покачиваясь» - это, пожалуй, я польстила, смягчила вычурную шероховатость шевелений девушки. «Стояла, покачиваясь» - это я выдала авансом, наперёд более приятное и лёгкое для читателя  определение её телодвижениям. Она б`ольшую часть своей «стойки» провела, свингуя телом от недостатка сил и стимула тупо и скупо со стороны фантазии, держась прямо и ровно, ждать приходящего транспорта.

Длинные космы обгрызанными паклями обвивались вокруг да около поистине шикарных волос, бьющих обладательницу где-то в области перехода спины в ноги. Изумительная чернота этих самых прядей одновременно предательски выдавала осевшие в засаде белые осадки у корней и вместе с тем, подкрепляясь фантастическими строгими скулами, говорила о вероятном наличии капель монгольской крови в сосудах.

Красный плюшевый спортивный костюм. Точнее, махровое одеяние из брючек и гимнастерки. Дырка здесь, дырка там. Не смогло бы стать однозначным выбором со стороны тёплости даже в демократичное время года – конец весны. Тончайший материал. Синие мягкие тапчонки на босу ногу. Дачного типа излюбленная обувь провинциальных дам в облагораживающем пожилого человека возрасте любви к делам садово-огородным.

Тянется ствол её вяза то направо, то по диагонали. Не по ветру. А от людей. Тут свои критерии для спокойного существования этого растеньица. Робкая, запуганная…Стеснённая. Как последняя правдивая инстанция, крепко сжат полиэтиленовый пакет с, вероятно, основным и нужным девушке содержимым.

Поезд гонит, машинист нещадно жмёт меха, до полулысины. Она, будто неспособная утихомирить импульс внутри, делает пару шагов (более уверенных, чем прежние) ровно, в лоб на бегущий поезд. Опять пошатывание. Бродяжничество добирается до глаз. Они вольно и невпопад хлопают, гуляют.

Вжавшись, съёжившись вся, она просачивается в вагон. Страшные улюлюканья, гогот выкрашены гипертрофированно яркими цветовыми схемами.

Сидит в своём тоненьком костюмчике, а густая, плотная толпа давит. Моё ухо, остро слышащее несущественные для себя по смыслу реплики, под давлением не менее пикового состояния внутри берётся (не по праву, но смело) за вырисовывание картинки. Картинки, в центре которой тельце – с вросшим в ногти кульком, с замёрзшим когда-то недоверием к людям и с застывшим подлинным изображением страха и своей неуместности в глазах.

И вот тут внутри начинается действительно жесточайшее сражение. Предать этого человека нельзя ни в коей мере. Даже помощь должна быть разумной и не нарочитой. Девушка и так сконфужена, она чувствует дикой себя и чувствует дикость вокруг, причём это, комбинируясь, чётко прослеживается в её опустошенном, но порой оживающем и снова блекнущем взгляде. И, вот, представьте, как можно одним жестом повторно указать ей на не самое благополучный жизнеуклад, как можно одним протягиванием банкнот продемонстрировать свою благодетель, попутно показав оную и окружающим. А затем грациозно и триумфально выйти из вагона а-ля «какой я молодец, плюс один в борт-журнале кармы». И оставить её, беднягу, продолжать сидеть с теми же персонажами вокруг, которые непременно, помимо сочувствия, будут ещё и вспоминать вас, а затем оттенять трагизм её образа, применяя аппараты с направляющим светом недр души.

Товарищи! Кому это надо? Не вам ли?

И вот я пытаюсь понять, каким образом не распнуть бедолагу ещё сильнее («Что есть истина?» - сцена беседы Пилата и Христоса выше), как сделать всё максимально тихо, потаённо и незаметно – людей-то действительно много, и с этого ракурса массовость – дело выигрышное. По одной с девушкой леске, не сговариваясь, пройтись бы от моего сиденья к её лавке – и всё. И сбежать после. И исчезнуть. Тут рождается следующий технический вопрос. Что будет уместно, помимо денег, и какая сумма не спугнёт скиталицу. Последнее разрешилось довольно быстро в силу того, что из «свободных», как бы отвратительно ни звучало, значилась лишь одна бумажка. ДА, следовало бы отменить все запланированные растраты на действительно нужные вещи (ну да что в таком случае можно вообще «нужными вещами» назвать), но потом эти «нужды» всплыли бы, несомненно, в настолько неподходящий момент, что придумать что-то взамен превратилось бы в очередной квест… Не совсем правильный расклад, но, к сожалению, тут был вынужденный ход одним листом билета банка России. Далее, я вспомнила о наличии наливного яблока и, собравшись выходить на следующей станции, понадеялась оперативно собрать этот комплект. Рука елозит по карману: ключи, другие, жвачка, пустая, ещё одна – сколько ненужностей! А поезд подгоняет. В моих глазах погоня зрачков за белками, как ума за мудростью – бесконечная и бессмысленная.

Звучит название станции. В финальный скрежет колёс моё не менее круглое положение пальцев из-за скрюченности в кармане находит нужный предмет. Я неслышно прокрадываюсь через людей под предлогом выхода на станции – и в последний момент на колени девушке от невидимой руки и глаз откуда-то издалека опускается набор. Это нашей маленькой тайной было. А теперь я разбазарила её. Но, надеюсь, как-то это отобразится на мониторе совести, в настройках и установках в графе «помощь».

.