Драматург Даниэль Агрон, авторский подчерк которого сравнивают со стилем Сергея Довлатова, точно знает, как возродить увядающую культуру, задыхающуюся в дебрях постмодернизма. Об этом думают многие, но мало кто решается это озвучить. Редакция Be-in поговорила с Агроном о том, что будет дальше, как нам со всем этим жить и к чему стремиться.
Какие проблемы, по вашему, есть в современном искусстве?
Одна из главных проблем – подмена собственно искусства чем-то иным, причем во всех жанрах и направлениях. Вместо произведений искусства – арт-объекты. То есть объекты, которые к арту пытаются каким-то боком привязать. Меня поражает то, что неубранная кровать продается за 2 500 000 фунтов, а сотни и тысячи детей в это время погибают, потому что нет каких-то тысяч долларов на операцию.
В Израиле инсталляцией называют работу сантехника
С этим арт-объектом правильнее всего сделать то, что сделала уборщица в Музее современного искусства Соломона Гугенхайма. Она решила, что представленная инсталляция – это всего лишь куча мусора и выбросила ее. Вообще-то, инсталляция и была кучей мусора как таковой. Кстати, в Израиле инсталляцией называют работу сантехника.
Но это же концептуализм. Идея сейчас превыше формы
Дело в том, что в искусстве основополагающим принципом, не только на мой взгляд, но и на взгляд многих моих коллег, является соответствие идеи некоему уровню формы и качеству выражения. Когда это тождество разрушается, произведение искусства превращается в арт-объект. А театр превращается в хэппенинг, который самодостаточному человеку, уважающему себя, просто не нужен. Я бы сказал, что хэппенинги и перформансы нужны только тем, кто по каким-то причинам ощущает внутреннюю недостаточность бытия. Но при этом нужно учитывать одну вещь – когда ты, будучи художником, режиссером, писателем или музыкантом, заявляешь, что ощущаешь недостаточность бытия, допиши в скобках «собственного». Не надо говорить за все бытие. Не надо говорить за весь мир. Скажи: «Это моя проблема и я ее выражаю путем собирания кучи мусора. Эта куча мусора и есть моя картина моего мира». А у других, извините, это Рене Магритт, Веласкес или Моцарт. Кому что.
Рене Магритт «Проницательность» (1936)
Моцарт является современным искусством, потому что он никуда не делся. А куча мусора вряд ли будет вечна
Но художник обычно и говорит: «Я так вижу». Никому, вроде бы, не навязывает.
Совершенно верно. Но только не надо из этого делать некое единое современное искусство. Нечего учреждать монополию. Современным искусством Моцарт является точно так же, как и все остальное.
Почему?
Потому что он никуда не делся. Он вечен. Куча мусора вряд ли будет вечна. Художник, конечно же, субъективен по своей сути. Но есть некий базовый императив искусства, который заключается в необходимости воссоздавать объективное, нести его людям. Художник только тогда становится настоящим творцом, когда находит равновесие между субъективным и объективным.
Даниэль Агрон долго жил и работал в Израиле, а в Европе стал известным со своим спектаклем «Параллельные люди» – экспериментальным шоу в лучших традициях театра абсурда и кабаре. Российская публика недавно познакомилась с его творчеством: в сентябре состоялась премьера комедии «Дворик», над которой работали известные театральные деятели Санкт-Петербурга: режиссер театра «Балтийский дом» Леонид Алимов, актриса популярных мюзиклов «Русалочка» и «Бал вампиров» Манана Гогитидзе, заслуженные артистки России Клавдия Белова и Елена Рахленко. Премьерные показы спектакля имели большой успех у зрителей и критиков.
Расскажите о своей недавней работе, спектакле «Дворик»
В какой-то момент я понял, что наблюдения и заготовки, которые у меня скопились за долгие годы, должны вылиться в одно художественное произведение. Мне захотелось сделать пьесу, и чтобы это была комедия, которую не стыдно принести большим режиссерам. Когда ты начинаешь делать что-то настоящее, понимаешь, что все полно парадоксов, что любая хорошая комедия неизбежно драма. Да, конечно, под комедией можно иметь в виду и ситком, и комедию положений на сцене. Какие-нибудь там «Жена на понедельник» или «Три тещи под кроватью». Люди приходят, ржут и уходят. А в душе не меняется ничего. К лучшему уж точно.
Никто из больших мастеров никогда не провозглашал упадок, разрушение и смерть доминантой, сутью или содержанием
Когда мы задумали ставить спектакль «Дворик», нам было непросто. Мы не могли взбудоражить ничем. Как говорит наш режиссер Леонид Алимов, сенсацию можно сделать тремя способами: первое – в главной роли Алиса Фрейндлих или Роберт де Ниро, второе – 3D-декорации, третье – на сцене по-настоящему занимаются сексом и матерятся, особенно сейчас, когда это запрещено. Хлестать по нервам – хороший маркетинговый прием. Но это приводит к тому, что восприятие притупляется и ликвидируется. Поэтому нам было непросто привлечь внимание. А потом мы вдруг неожиданно поняли, что можем удивить, да еще как. Мы можем встряхнуть зрителя абсолютно простыми и сильными вещами – чистотой, добротой и любовью. Этого сейчас мало в современном искусстве. Когда меня спросили, не боимся ли мы конкуренции, я искренне ответил, что не боимся. Воспроизвести доброту, чистоту и любовь на сцене сейчас не может, а вернее, не хочет почти никто. Навскидку могу привести в пример два спектакля: «Долгий рождественский обед» в МДТ Льва Додина и «Счастье» Андрея Могучего в Александринском театре. Вот это два шедевра, в которых есть нужные составляющие. Думаю, и нам удалось этими простыми и такими нужными вещами заинтересовать зрителя – все-таки два аншлага в первые же два премьерных дня.
Манана Гогитидзе в спектакле «Дворик»
Мне совершенно не стыдно за наш спектакль. В нем играют мастера высочайшего уровня, ученики Товстоногова и Додина. Коллеги, поздравляя, говорили: мы шли на антрепризу, а попали в настоящий театр. И мы этим счастливы.
Конечно, были отзывы и такого рода: «Ребята, столько ржали в первом действии. Ну зачем вы во втором всю эту лирику напихали, монологи какие-то...». Другая зрительница написала: «Господи, да что это за комедия такая. Никого не убивают». Бывает и такое.
Видимо, она привыкла, что всегда должны кого-нибудь убивать. Ее приучили к этому.
Мы забываем одно – искусство должно идти от жизни, а не от смерти. А императив жизни – это радость. Мы так созданы. А если какой-то концептуалист с перевесом эгоизма или альтруизма никак не может прийти в лады с окружающей действительностью, то это его личные проблемы. Можно сходить к психотерапевту или биоэнергетику, заняться спортом или просто начать читать добрые книги.
Это какие?
Для кого-то это «Мастер и Маргарита», для кого-то «Робинзон Крузо», «Мой брат играет на кларнете» Анатолия Алексина. Можно читать книги ироничные, которые говорят об упадке и разрушении, но они все равно жизнеутверждающие. «Мерзкая плоть» или «Незабвенная» Ивлина Во, например. Но я хочу обратить внимание на то, что никто из больших мастеров — тем более, русские классики – никогда не провозглашали упадок, разрушение и смерть доминантой, сутью или содержанием. Ни экзистенциалисты, ни сюрреалисты, ни абсурдисты. Никто. В литературе и искусстве двадцатого века очень часто ставится вопрос: почему и как люди разрушают себя и жизнь вокруг? Но у настоящего писателя или режиссера это в проповедь гниения и смерти превратиться не может.
Торговать концептуализмом, попсой и наркотиками – одно и то же
Но даже классическая русская литература подчас довольно депрессивная и навевает не лучшие мысли.
Я бы не согласился. Русская культура по жанровому спектру многообразна, но неизменно высока и человечна. Я с удовольствием уже не первый раз хожу в «Балтийский дом» на вроде простой, но блистательный спектакль «Женитьба Белугина» по Островскому. На первый взгляд, там нет ничего особенного. Полнейший лубок. Но получается любопытная вещь: с одной стороны, у Островского есть «Доходное место» – критическая и жесткая пьеса, а с другой – светлейшая, чудесная, наивная по-детски «Женитьба Белугина». Пушкин что, только трагичен? Абсолютно нет. Даже Лермонтов не только трагичен. То же самое можно сказать и о Достоевском. Есть искусство ответа, а есть искусство вопроса. Достоевский искусно ставил вопросы в глобальном масштабе. Поэтому он до сих пор влечет за собой весь мир. Он хоть как-то встряхивает эту отключающуюся от жизни Европу. Но он зовет к ответу на все вопросы, в отличие от унылых и беспредельно пустых постмодернистов.
А кто тогда провозгласил упадок, разрушение и смерть? Критики?
Конечно. Я считаю, что это в большой степени и маркетинговая политика. Но дело в том, что здесь все ступают на очень рискованную стезю, потому что торговать концептуализмом, торговать попсой и торговать наркотиками – примерно одно и то же. И там, и там ты развращаешь и разлагаешь людей. Да, ты сегодня сорвал успех. Где-то ты потешил свое эго. Ты считаешь, что мир – дерьмо. Ты, как в незабываемом спектакле Геннадия Хазанова, «гаркнул на всю страну» об этом. Тебя услышали люди, находящиеся в состоянии, может быть, сомнений, переживаний или депрессии, и получили еще один удар, толчок в пропасть со стороны провозглашенного прессой авторитета. Риторический вопрос: зачем такое искусство? По низости за этим идет разве что торговля наркотиками, которая, конечно, еще прибыльнее. А надо, простите за банальность, служить добру. Мы пишем и занимаемся искусством только для этого. Больше мы в этом деле ни для чего не нужны.
Комментарии
