Джефферсон Хэк, основатель Dazed&Confused и AnOther, двух мощнейших международных печатных изданий, воспитывался в семье, где культурой практически не интересовались. Он родился в Уругвае, а из-за разъездной работы отца успел пожить в Брюсселе, Сингапуре и Гонконге, никогда не ощущая привязанности к какой-то определенной культуре или национальности. К 19 годам он основал свой первый журнал, который через два года вырос в Dazed, ставший настоящим рупором поколения. Мы решили разобраться, какие идеи он исповедует и за какие идеалы радеет.
Обложка первого номера Dazed, 1992 / Обложка осеннего номера Dazed, 2015
«»
Я встретил Ранкина (кличка второго основателя Dazed&Confused – прим. ред.), когда учился в Лондонском колледже печати. Он обходил аудитории и набирал авторов в журнал, который запускался в Лондонском колледже искусств. Он пришел в аудиторию, двинул речь и задал вопрос: «Хочет ли кто-нибудь участвовать в запуске их издания?» В итоге не откликнулся никто кроме меня, и я был принят на работу. Журнал назывался Untitled, я занимался всем, что касается текста, а Ранкин делал все, что касается визуальной части. К концу года мы собрали все награды, какие могут дать студенческому журналу, в том числе и от The Guardian: лучший журнал года, лучший графический дизайн. Везде, где могли победить – победили.
Untitled стал для Хэка хорошей школой, давшей понимание многих практических вещей, связанных с издательским делом:
«»
Делая Untitled, мы поняли, что такое печать, что такое производство. В нашем распоряжении был только компьютер, причем один. Он был в ведении студенческого союза, днем его использовали для служебных целей. Ночью в пятницу мы забирали его к себе, платили сторожу, а рано утром в понедельник, пока никто не видит, несли обратно. Мы сидели за журналом днями и ночами. У меня был такой вид, будто я вообще не сплю.
Спустя два года и три изданных выпуска, Хэк и Ранкин свернули Untitled и решили делать полностью независимый журнал, который уже не будет ограничен рамками колледжей:
«»
Выпустив три номера Untitled, мы решили делать самостоятельный проект, назвали его Dazed&Confused. Ради этого я ушел из колледжа, мне был 21 год. Мы тогда были какими-то аутсайдерами – сам журнал был черно-белым, с виду напоминал зин. Между выпуском первого и второго номера прошел год. Мы с Ранкином снимали квартиру, где даже отопления не было. Жили и делали Dazed на деньги с организации вечеринок. Я вообще до 30 лет нормально не зарабатывал. Потом у нас появился крошечный офис, куда приходили то Александр МакКвин, то Хуссейн Чалаян, которые только-только начали пробиваться куда-то. Это было мое первое соприкосновением с миром моды. МакКвин в итоге стал нашим редактором моды, делал совершенно потрясающие вещи, очень экспериментальные.
Еще в студенческие времена Хэк отвергал необходимость журналистского образования, поэтому, издавая Dazed, он многому учился сам или перенимал опыт людей, с которыми соприкасался:
«»
К нам приходили все эти молодые дизайнеры, которые потом стали звездами. Я смотрел на них и многому учился: что они делают, как они это делают, с какими проблемами сталкиваются, как они их решают, как ищут свой стиль и как существуют в среде, где нет почти никакой финансовой поддержки.
Первым прорывом, обозначившим роль Dazed&Confused как большого игрока в британской, а затем и глобальной печати, стал выпуск, посвященный людям с ограниченными возможностями.
«»
Первый настоящий серьезный успех к нам пришел, когда мы решили посвятить номер людям с ограниченными возможностями. На обложку мы поставили паралимпийскую спортсменку, у которой были беговые протезы, а внутри были материалы, к одному из которых приложил руку Филип Трейси. Он сделал головной убор для слепой девушки. Выпустив номер, мы буквально увеличили охват втрое – о нас говорили все: мол, они совместили моду и ограниченные возможности, такого не делал никто. О нас написали газеты, мы были на телевидении, мы были везде. Так мы и перестали быть нишевым журналом.
Вспоминая детство, Хэк рассказывает о том, что родился в любящей семье. Родители заботились о нем, но, занимаясь воспитанием, не привили ему тягу к культуре и искусству, только потому, что сами ими не интересовались. Этот пробел он наверстывал самостоятельно.
«»
Родители не интересовались культурой. У нас дома не было ни книг, ни журналов, ни музыки, которая могла дать мне культурную базу.
Переворотом в сознании для Хэка стало знакомство с журналом Interview.
«»
Я помню, как первый раз полетел в Нью-Йорк. Я очень хотел познакомиться с арт-директором журнала Interview Тибором Кальманом. Interview я открыл для себя в 13 лет, попросил у отца пару долларов, чтобы купить журнал. Мы тогда куда-то летели, я взял его, чтобы просто не скучать в полете. Журнал настолько меня поразил, что я прочел каждую статью, каждый заголовок, прочел абсолютно все. Кальман стал первым человеком, работающим в индустрии, которого я узнал. Он же и стал моим первым наставником, научил меня очень многому. Он был социалистом и дал мне понять, что можно быть социально ответственным и при этом все равно находиться внутри индустрии развлечений. Что с помощью печатного издания можно дать людям понять, что у них есть силы что-то менять, что они не одиноки, дать им ощущение свободы. В этом и есть сила прессы.
Комментарии
