Кинокритик, заместитель главреда журнала «Сеанс» и владелец книжного магазина «Порядок слов» Константин Шавловский рассказал be-in.ru о профессии кинокритика, фашизоидности сегодняшнего общества и здравомыслии
Как вам удалось к двадцати семи годам стать, что называется, социально успешным, сделать столько разного: поработать в массе изданий и на ТВ, открыть магазин интеллектуальной литературы?
К. Шавловский: «Как вы все успеваете, и дом, и карьеру», - какое-то странное начало для разговора. Да и «социально успешен» в моем случае звучит несколько комично. В «Сеанс» я пришел в 22 года, и готов был полы подметать в редакции. Через год я оказался заместителем главреда – главным образом, потому, что «Сеанс» связан с очень многими людьми, и далеко не каждый из них будет разговаривать с «мальчиком из редакции».
Как бы вы определили специфику «Сеанса» на фоне прочих изданий, так или иначе пишущих о кино?
К. Шавловский: «Сеанс» — это журнал о времени в первую очередь. Через призму кино. В мае мы праздновали 20-летие «Сеанса», нас все поздравляли, но лучше всех, на мой взгляд, сказал Боря Хлебников: «Это самый точный диагностический центр, который всегда – про болевые точки времени, жизни вокруг». Я всгда так думал, а он взял и сформулировал.
А может ли «Сеанс» в свете возможных радикальных перемен в обществе стать этаким аналогом «Кайе дю Синема» времен мая 68-го?
К. Шавловский: Хороший вопрос. «Кайе дю Синема» был опорной точкой для французских революционных интеллектуалов, но одной опорной точки не достаточно. Должен быть еще кто-то, кто мог бы опереться на нее. А «Сеанс» с момента возникновения пишет о дефиците смыслов. Готовит смысловое поле для тех, кто придет.
А вы уже видите кого-то на горизонте?
К. Шавловский: Ну, мы пока не готовы провозгласить нового мессию (смеется), но удерживать смысловое поле с каждым годом становится все сложнее. Вот мы выпустили юбилейный номер «Сеанса», он написан двадцатилетними людьми, ровесниками журнала. Это номер дебютов, может быть, среди авторов этого номера будут те, кто нас всех удивит лет через пять-семь. Это поколение – дети девяностых, они взрослели в то время, про которое хорошие люди сняли фильм «Чужая», – я жду какого-то высказывания от них. По существу. Мы прошлым летом объявили конкурс, пришло огромное количество текстов и людей...
Кинокритиков?
К. Шавловский: Ну, кинокритика — давно уже карикатурное определение…
Вы имеете в виду когорту критиков, сделавших себе имя так, что теперь уже имя работает на них? Как вы относитесь к творчеству Лидии Масловой, Романа Волобуева, Юрия Гладильщикова?
К. Шавловский: Отношусь хорошо, они мои коллеги. Другое дело, у каждого есть свой стиль и свой формат. Понятно, что тексты той же Лидии Масловой в «Сеансе» очень отличаются от того, что она пишет в «Коммерсанте» по поводу выхода в свет очередного прокатного блокбастера. Вообще, это жестокая профессия, когда ты должен отписывать репертуар в течение долгих лет. И если ты пишешь постоянно, то вряд ли все и всегда получается одинаково хорошо. У всех перечисленных вами людей есть некий уровень, ниже которого они не опускаются, и это отличает их от безымянных блогеров. Но вот я сейчас готовлю проект для «Сеанса», где пойдет речь как раз о том, профессия ли это, потому что давно есть ощущение ее мутации.
Сегодняшнее наше кино отражает некие смутные настроения общества?
К. Шавловский: Как ни странно, лучше об этих настроениях рассказывает плохое кино. Большой, серьезный художник отражает происходящее через призму своего видения. Это авторское высказывание, персонифицированный ответ. А плохое кино часто делается с проговорками коллективного бессознательного.
Но ведь существуют и фильмы больших, маститых режиссеров, транслирующие «национальную идею» или ее фейк, или в известном, деформированном виде – такой «госзаказ». Это Хотиненко, это в определенной степени Лунгин. Почему-то вспоминается и серебренниковский «Юрьев день». Вы это имели в виду?
К. Шавловский: Нет, я имел в виду, что плохое кино – оно иногда говорит едва ли не больше про время и про состояние умов, чем хорошее. Смотришь на некую палитру фильмов, например, программу «Кинотавра». И пытаешься понять, каковы общие мотивы, тенденции. Например, в 2003-ем году появились одновременно, независимо друг от друга «Коктебель» и «Возвращение». Мы дали в журнале тему «Отец и сын в российском кинематографе» и попытались осмыслить это. Иногда то, что у больших художников более тонко спрятано, у какого-нибудь Иванова округляется, проговаривается прямолинейно. Тенденции проще понять по массе, а масса всегда менее талантлива, чем ее яркие представители.
А какая позиция текущего кино вообще в мире кажется вам наиболее честной? Это жесткий реализм, более визионерский взгляд или, может, эксперименты скрещения кинматографа с видеоартом?
К. Шавловский: Вряд ли можно говорить о приоритете одного видения. Взять братьев Дарденн или Апичатпонга Вирасетакула — вряд ли между ними найдется что-то общее. Как и режиссеры тех же революционных 60- х годов — все очень разные.
Ваши политические взгляды, если о них можно говорить, соотносятся с вашей деятельностью в «Порядке слов»? Директор «Фаланстера» Борис Куприянов не скрывает, что он — человек левых взглядов. Соответственно, и книги, которые продаются и у него, и в родственном «Порядке слов» отбираются с учетом взглядов или интуитивно?
К. Шавловский: В современной России стыдно не быть левым, особенно в моем возрасте. Но единственный политический, эстетический и какой угодно формат для книжного магазина, который я признаю, — это здравомыслие. Лично для меня интуиция важнее любых концепций, и в «Порядке слов» я основываюсь на ней. Я делаю «Порядок слов» как опорную точку для «второй культуры», а к ней принадлежит всякий, кто дает себе труд задуматься над тем, что происходит. Поэтому книги разные, и аудитория – потенциально – огромная.
«Вторую культуру» несут в себе определенного рода люди?
К. Шавловский: Я бы не делил людей на своих и чужих. А вы разве так не считаете?
Честно? Нет. Какие бы эгалитаристские принципы мы ни отстаивали бы, все равно в манере одеваться, слушать музыку и проводить время существует разделение в рамках даже одного поколения. Это чувствуется в тех же клубах до определенной поры, пока туда не приходят «другие».
К. Шавловский: Мне не близка идея места для «своих» – я бы хотел, чтобы «своими» стали все. Это тот идеализм, без которого никакого «Порядка слов» не было бы.
Кто-то когда-то назвал современную Россию «банановой империей зла». Я это к тому, что и «Порядок слов», и московский «Фаланстер» — всего лишь маленькие места, интеллектуальные гетто, и я лично не разделяю оптимизма по поводу того, что это может быть сегодня социально расширено.
К. Шавловский: Никакого подобного оптимизма и нет. При том, что, если вы не заметили, наше общество абсолютно фашизоидно. Вот есть Марина Разбежкина (выдающийся документалист, выпустившая в своей школе ярких режиссеров — речь не только о Лере Германике или Наташе Мещаниновой)…. Недавно посмотрел фильмы трех ее выпускников, фильмы о простых жизненных ситуациях. Один из них, «Собачий вальс», мне очень понравился, там главный герой узнает о такой профессии, как переносчик пианино. За четыре дня режиссер снял фильм, где есть все срезы российского общества. Герои забирают пианино из квартиры, где умерла бабушка, привозят его девочке на Рублевку, еще утилизуют пианино, а один из героев отвозит его на дачу на дрова. Вполне себе портрет современной России. Мы слышим из уст практически всех героев выражение «эти чурки» — о чем может говорить эта деталь, как не фашизоидности общества, в котором мы сейчас живем? А левая, антифашистская идея начинается, на мой взгляд, не с чтения Троцкого и Маркса, а с того момента, когда люди перестают отворачиваться, когда видят безногого или незрячего. Этот эволюционный процесс никакой революцией не решается. А открытие хорошего книжного магазина — маленький шаг к подобным изменениям.
Беседовали и записывали Артём Лангенбург и Нина Асташкина
Комментарии
