Татьяна Толстая о Facebook, религии и мате

В середине июля в Петербурге Татьяна Толстая, одна из самых известных писательниц современной России, встретилась со своими читателями. Эти встречи были приурочены к выходу ее нового сборника «Легкие миры» и дали возможность поклонникам узнать автора с новой стороны.

Татьяна Толстая на встрече с читателями

1. О понимании

Мне интересно писать так, чтобы это была не выдумка, а просто другой срез реальности, другая точку обзора. Вот, например, у меня рост 170 сантиметров, минус 15 сантиметров до уровня глаз, получается, что я смотрю на мир с высоты 155 сантиметров. И мир виден всем нам знакомым образом. А вот если бы я, например, была бы крокодилом или змеей и ползала бы, то видела бы мир снизу, и он представлял бы собой что-то абсолютно другое: окна, ноги людей надо мной, которые я бы обязательно хватала, солнце иначе бы светило. А если бы я была птицей, то я бы соответственно смотрела на все это сверху. И в зависимости от того, где вы расположитесь в пространстве, угол зрения и вхождение в понимание будет разным. Мне было интересно этот угол изменить.

2. О Facebook и сплетнях

Facebook вырос как поганый гриб, мы все в него перешли из ЖЖ и сидим там. В нем не очень удобно, но зато он скоростной, такой своеобразный фаст-фуд. Он оказался удобным для фиксации ежеминутных заметок: увидел – написал, сделал фотографию – сбросил, ведь много любопытного, смешного, странного. И потом быстрые взаимные сообщения - тоже большой плюс.
Так как правительство постепенно уничтожает любые нормальные СМИ, мы постепенно переходим на сплетни. И Facebook, и другие социальные сети – это сплетни. Я их очень люблю, это не что-то обязательно дурное, просто вид передачи информации. Поэтому меня не удивляет то, что и эти социальные сети власти хотят запретить, чтобы всем закрыть рот. Ну, им же хуже будет. В 1917 году тоже много чего было.

3. О переводах

Вообще неприятно видеть свой текст на другом языке. Ты же не писал этих слов, там другие интонации, другие связки, синтаксис другой. Если переводить на английский язык, то полностью исчезает вся суффиксация, нет уменьшительно-ласкательных суффиксов, например, а для меня это одна из красок, которой я свой текст так или иначе украшаю. А чем заменить это в английском языке – не очень понятно.
Однажды мою книгу перевели на японский язык и прислали мне. Я с почтением смотрела на нее, но потом выяснилось, что я держала ее вверх ногами и задом наперед. Там все идет в обратном направлении, ужас.

Кортеж Патриарха всея Руси Кирилла

4. О религии

Я, скорее, причисляю себя к христианской религии, но мне это совершенно не мешает с интересом относиться к язычеству.
Христианство как таковое не совсем то, что сейчас рассказывают. Если вы хотите верить Московской патриархии – пожалуйста. Но нельзя тупо верить ни одной организации вообще, человек свободен. Если он не хочет находиться в добровольном рабстве, то и ходить туда не надо. Я понимаю религию как нечто гораздо более таинственное, широкое, теплое, доброе и загадочное, нежели то христианство, которое нам сейчас пытаются преподнести. Думаю, что церковная вера так же отличается от истинного понимания Бога, как нормальная еда от бургера в Макдоналдсе. Если такое отношение к церкви вы можете счесть языческим, значит я язычница.

5. Об идеях в литературе

Человек может не менять своих идей, может их только развивать. Есть люди, которые идеи меняют, но я нет, я могу только развивать свои мысли и в процессе этого развития понимать, что у меня вообще есть. Писать есть способ узнать что-то о себе.
Также через свои произведения можно рассказать о своей жизни все, даже если пишешь о совершенно посторонних вещах. Ты себя выдаешь даже тем, где ты запятую ставишь и как ты ставишь слова.

А вот если бы я, например, была бы крокодилом или змеей и ползала бы, то видела бы мир снизу, и он представлял бы собой что-то абсолютно другое

6. О мате

Закон против мата, конечно, помешает. Вообще всякое затыкание рта очень мешает. Мою книгу можно читать только тем, кто старше 18 лет. Хотя, по моим наблюдениям, мат используется в основном людьми как раз до 18. Потом они успокаиваются, и как-то уже становится легче.
Я считаю, этот закон антиконституционный, и, как это все будет решаться, мне не совсем понятно. Власти добьются только того, что люди будут материться больше, это совершенно очевидно, а, кроме того, запретили ведь только слова с четырьмя корнями. Многие слова получается совсем не матерные: «мудак», «мудозвон», «мудило гороховый», «мандовошка». Их получается можно говорить? Или если я заменю первую букву в слове «е...ко». Получится Ибанько. И кто докажет, от какого это корня? Это вполне могла бы быть какая-нибудь фамилия…

7. О свободе

В Америке нет большой свободы, то есть сначала она есть, а потом становится ясно, что совсем ее нет, и у нас до сих пор ее гораздо больше на самом деле, потому что у нас законы не работают. У нас они чудовищные, но не работают, а там работают.

8. О современной литературе

Я очень мало читаю современной литературы. В связи с ужасами московского метро, очень советую прочесть книгу Александра Терехова «Немцы». Это про московскую мэрию, а не про немцев, они там идут скорее как метафора. Становится понятно, как это все устроено и почему происходят такие ужасы.

Я не читаю современные тексты, потому что читать чужое – это практически отнимать время от создания своего. А чтобы написать свое, нужно очень много сил и энергии, поэтому я не отвлекаюсь на чтение чужого. Они, может быть, и прекрасные, но я не могу на всех кораблях плыть в один и тот же порт.

Авдотья Смирнова и Татьяна Толстая в передаче «Школа злословия»

9. О «Школе злословия»

Этот телевизионный проект закончен, и ничего нового с Дуней Смирновой у нас не планируется. Мы 12 лет вместе проработали и достаточно. У нее есть, чем заняться, например, она фильмы снимает. Мы обе уже давно устали. Но в этом проекте было много полезного и ради этого приходилось продолжать эту передачу. Понятно, что рано или поздно нас бы закрыли. Каждые полгода предлагался новый контракт на продление программы, и каждый раз мы не были уверены, что его подпишут. Теперь мы не в их формате. Обидно, там были люди, которых было бы хорошо показать, поговорить с ними, но нас стали давить и теснить, сокращать нам эфирное время: с 52 до 38 минут. За такое время на такой передаче ничего сделать нельзя: нужно же, чтобы человек проявился, отвечая на вопросы, а успеть это почти невозможно. Так что последние выпуски были какие-то кривые. Мы записывали полный час, а потом наши бедные редакторы должны были сократить это до 38 минут, вырезая очень ценные куски разговоров. Это очень обидно.
Мы вместе не будем больше вести передачи. Для этого нужен какой-то энтузиазм молодой, которого у нас больше нет.

Думаю, что церковная вера так же отличается от истинного понимания Бога, как нормальная еда от бургера в Макдоналдсе

10. О литературе

Современная литература никуда не идет. Литература вообще никуда не идет. Она всегда стоит на одном месте. Просто однажды появляется человек со своим литературным голосом, и он сообщает другим о мире, который не изменился в течение последних пяти тысяч лет. Трагическое проживание жизни, вопросы «к чему», «зачем», «а как», «а нельзя ли иначе», а там уж и помирать пора. Один и тот же разговор на те же темы. Даже первый шумерский текст, очень важный для европейской литературы, о принце Гильгамеше, писался о том, почему людям надо умирать.

Палетка, рассказывающая эпизод из эпоса о Гильгамеше. 3200 до н.э.
Могучий воин Гильгамеш ищет цветок бессмертия. Ему удалось найти растение, но принц не успел отведать его: когда он решил искупаться, змея съедает цветок, сбрасывает кожу и становится молодой

И в итоге получается, что первый текст задается вопросом о смерти. Мы с тех пор так и не поняли, почему мы смертны, поэтому и современные писатели пишут на ту же тему, что и шумеры, только с разными декорациями. Они научились славить ту жизнь, которую они проживают или переживают горечь от ее скоротечности, ведь даже столетняя жизнь мимолетна. В этом смысле не изменилось ничего.